Речь в суде Владимира Спасовича по делу Кроненберга
Защитник закончил свое выступление и в зале заседаний раздались аплодисменты. Это похоже на сцену из фильма, но эффектные судебные монологи встречаются не только в кино.
Банкира и дворянина Станислава Кроненберга обвинили в том, что он подвергал свою семилетнюю дочь Марию истязаниям. В июле 1875 года отец поймал девочку за кражей чернослива и жестоко наказал ее – 15 минут в полную силу порол прутьями. Крики девочки привлекли внимание дворника и бывшей горничной, которые обратились в полицию. В «Истории русской адвокатуры» это дело называют чрезвычайно важным, в том числе и потому, что столкнулись разные подходы к семейной педагогике. Консерваторы боялись, что после процесса государство начнет вмешиваться в дела семьи, либералы надеялись, что дело как-то поможет исправить жестокость некоторых родителей. Михаил Салтыков-Щедрин посвятил процессу Кроненберга статью «Отрезанный ломоть». Он в том числе описывал происходящее на заседании и слова защитника.
После рассказа о жизни и семейных отношений подсудимого адвокат Владимир Спасович перешел к главному вопросу: имеют ли право родители наказывать своих детей? Он говорил, что из всего следствия ясно, что прутьями отец наказал свою дочь только лишь однажды. А врачи, которые выступали на процессе, говорили, что «повреждения не имели особенного влияния на здоровье ребенка». Поэтому защитник наводил присяжных заседателей на мысль, что родители могут наказывать детей способами, которые не вредят их здоровью. Что его доверитель имел право воспитывать и наказывать свою дочь, если был недоволен ее поведением.
Фрагмент речи Спасовича:
«Говорят: «За что же? Разве можно так строго взыскивать за несколько штук чернослива, сахара?» – Я полагаю, что от чернослива до сахара, от сахара до денег, от денег до банковских билетов путь прямой, открытая дорога».
В итоге коллегия присяжных заседателей оправдала Кроненберга. Общественность широко обсуждала это решение. Шли споры о законности оправдания отца, который избил дочь, и об институте адвокатуры, которая защитила виновного.
Для Спасовича это было дело по назначению, после которого он получил много критики. Не исключено, что он мог как-то от него отказаться, но не стал. Салтыков-Щедрин был очень недоволен адвокатом: «Всего естественнее было бы обратиться к господину Спасовичу с вопросом: если вы не одобряете ни пощечин ни розог, то зачем же ввязываться в такое дело, которое сплошь состоит из пощечин и розог?» Федор Достоевский одобрил оправдание Кроненберга, ведь это помогло сохранить семью, но порицал Спасовича за то, что он перечеркнул чувство сострадания к ребенку своими заявлениями: «Девочка, ребенок; ее мучили, истязали, и судьи хотят ее защищать, – и вот какое бы, уж, кажется, святое дело!».